НЕ РОЖДЕН ЧЕЛОВЕКОМ
Полутемный зал озарен кровавыми сполохами огненных клинков. Двое, что сошлись в поединке, - ученик и учитель, но руку каждого из них направляет ненависть. Ненависть учителя - холодная, взвешенная, выдержанная, как древний яд, одна молекула которого убивает. Разум ученика затоплен яростью белого каления, подобной обжигающему дыханию пустыни.
Но багровые вспышки световых мечей - лишь видимая часть поединка. В жестоком противоборстве схлестнулись их души, и Сила каждого из них, напоенная мощью Тьмы, врывается в сознание другого вихрем отточенной стали.
И ученик не выдерживает напряжения схватки. Он падает на спину, неловко раскинув руки в попытке амортизировать удар, последние искры его меча озаряют его лицо, перечеркнутое контрастом алого и черного. Учитель выключает свой меч и усмехается злорадно и холодно.
- Ты этого хотел - ты это получишь.
В следующую секунду он - на полу рядом с учеником, хватает его поперек туловища, чтобы тот не мог отбиваться ногами; несколько сокрушительных ударов по лицу обрывают последние попытки сопротивления. Черные штаны сорваны с бедер и вывернуты вниз, к сапогам. И тут учитель видит нечто такое, что приводит его в бешенство. Мужское достоинство ученика аккуратно упаковано в гульфик мягких серых плавок.
- Ты, грязное, вшивое животное! Кто тебе позволил?!
Секунда немой сцены: желтые глаза ученика широко раскрыты от ужаса, на черной линии подбородка отчетливо видна струйка крови из разбитой губы. Затем учитель разрывает на нем плавки и тем лоскутом, что остался от них, бьет по лицу.
- Никогда! - удар, - не смей! - удар, - воображать, - удар, - себя человеком!!! - удары сыплются градом. - Грязная скотина! Дождешься у меня, будешь снова ходить в ошейнике, как и полагается животному!
Серый лоскут повисает на одном из рожек, венчающих голову ученика, свешивается на его разбитое лицо. Учитель сжимает его бедра длинными холодными пальцами и грубо разворачивает к себе спиной. Ученик предпринимает еще одну отчаянную попытку освободиться, и синие молнии с пальцев учителя сетью оплетают его тело. И тотчас же, пока он не успел еще опомниться, сухой горячий член учителя вторгается в него сразу на всю длину, разрывая колечко спазмированных от электрошока мышц. Ученик с трудом подавляет вопль, готовый вырваться из его груди. "Ни за что не пророню ни звука" - гордо решает он, но в глубине души знает, что, если учитель захочет, то он будет и кричать, и умолять о пощаде, и... "Я не буду об этом думать. Это кончится, и я все забуду, как будто ничего и не было", - убеждает себя, сдерживая крики.
Он лжет себе, и об этом тоже знает, и ему омерзительно самого себя за эту слабость, но он не может иначе. До конца своей жизни он будет помнить каждое слово учителя, каждое движение, каждую деталь. Как помнит все, что было прежде - с тех пор, как он, Хамеир Сарин, двенадцатилетний невольник из публичного дома, с веревкой на шее, словно пес, шел за своим будущим учителем на его корабль. С тех пор, как, корчась от боли, умолял учителя объяснить, чем он виноват, и позволить искупить вину любой ценой. "Эту вину тебе не искупить, мальчик, - говорил учитель, сентиментально настроенный после ночи с одним из других своих маленьких учеников. - Ибо она состоит лишь в том, что ты не рожден человеком. Мой бедный звереныш..." В ярости он говорил об этом же иначе - так, как говорит теперь, раздирая тело ученика изнутри: "Ты тупое, безобразное, безмозглое животное, которое нужно дрессировать, ты - как банта, которую нужно объ-ез-жать, объ-ез-жать, - в такт бешеным движениям. - И я займусь твоей дрессировкой. Сейчас ты у меня подашь голос. Ну?! Я сказал, голос!" Движения учителя превращаются в сплошной ураган боли, и под его напором ученик чувствует себя раздавленным, размазанным по полу. Но он еще горд и из последних сил стискивает зубы. Бисеринки пота путешествуют по изгибам татуировок на его лице. И ярость учителя смерчем обрушивается в его разум; и на втором часу истязаний, когда учитель погружает руки в его тело, а затем вгоняет туда рукоять меча, ученик разражается воплем, похожим на рычанье раненого зверя. Он кричит, не помня себя, практически не слыша своего голоса. Но почему-то отчетливо слышит глумливые слова учителя, когда тот одобрительно похлопывает его по ягодице: "Молодец, хороший, хороший звереныш". Холодная, ребристая рукоять еще несколько минут царапает его внутри (учитель наслаждается его криком, вбирая Силу), затем выскальзывает и, звеня, катится по полу. Колечко мышц превратилось в хлюпающую дыру, сочащуюся темной кровью. "Какая гадость", - брезгливо говорит учитель, снимает серый лоскут с рожек ученика, комкает его и пропихивает в дыру, а потом вытирает руки о спущенные штаны ученика.
Вернувшись в этот зал через несколько часов, Дарт Сидиус застал ученика в том же месте и в той же позе, как оставил его. Дарт Мол лежал, раскинув руки, в луже уже подсохшей крови, которая расползлась вокруг его бедер. Так и лежал со спущенными штанами, с тряпичным комком внутри, являя собой зрелище жалкое и омерзительное. В голове Мола не было ни единой мысли, только тупое равнодушие к собственной участи. Сидиус брезгливо пихнул его носком ботинка: "Эй, ты! Никак, издох?" Так же, ногой, он перевернул Мола на спину и встретил бессмысленный, остановившийся взгляд его желтых глаз. Сидиус со всей силы поддел ученика ногой под копчик. Тело Мола отреагировало, как тряпичная кукла, только зрачки расширились от боли да верхняя губа рефлекторно дернулась, от чего оскал его из болезненного превратился в угрожающий.
Сидиус знал, что ученик его жив. Он хотел его смерти: тогда можно было бы взять нового ученика, на сей раз единственного и - человека. Он мог убить его прямо сейчас, безвольного и беспомощного. Но пока политические вопросы с Республикой и Торговой федерацией не были разрешены окончательно, Мол был нужен ему как посланник и воин, а вернее, как шпион и убийца. Что ни говори, а сражается звереныш отменно, в этом ему не откажешь. Даже жаль, что он не человек и потому не может быть преемником Сидиуса. Ладно, еще одна последняя миссия, и потом можно будет от него избавиться.
Сидиус вызвал дроидов, и те, перебирая паучьими лапками, послушно унесли Мола, чтобы через два часа ученик мог предстать перед учителем, получить задание и отправиться выполнять миссию. Последнюю.
Свет. Немилосердно яркий, ранящий глаза. Холодно. До самых костей холодно. Во рту пересохло - язык от нёба не отлепить. Воздух вокруг похож на вату - не пошевелиться. Очень больно. Надо потерять сознание. Усилие. Не получается. Слабость. Мутит. Звон в ушах. Рвотный рефлекс. Сдержать. Не получается. Мелькают какие-то тени, ему разжимают зубы, больно тянут за язык и что-то проталкивают в горло. Рвотный рефлекс. Можно не сдерживать. ...Легче. Боль ворочается где-то внизу и волнами расходится по всему телу. В шею и запястья впиваются иглы. Что-то чужеродное покидает его тело, и теперь, кажется, остается только боль. Но ее слишком много для него одного. Сила! Тьма! Потерять сознание. Пожалуйста... если можно... Не получается. Что-то холодное обхватывает лоб и виски. Кажется, что Сила течет сквозь эту боль, и мириады крошечных разумов в каждой клетке тела возмущаются, кричат, просят пощады.
Потом боль гаснет. Медленно, постепенно. Становится теплее. И вместе с болью тает свет вокруг. Он остается в темноте - во тьме, к которой взывал. Спасибо. Его обволакивает сон.
Дарт Мол проснулся от того, что яркий свет зажегся в его комнатке-конуре (да-да, в резиденции учителя у него была своя конура: четыре стены на расстоянии метра одна от другой - так, чтобы нельзя было вытянуться в полный рост - голый пол и далекое небо вместо потолка). Он открыл глаза, увидел привычные стены из белого пластика и успокоился. Он был обнажен, но в углу лежала сложенная стопкой чистая одежда. Дарт Мол натянул свои жесткие черные штаны (не вспоминать!), оделся, накинул плащ, пристегнул к поясу меч (не вспоминать, я сказал!!!) и пошел к учителю, зов которого уже звучал в его голове.
Через зал, на полу которого до сих пор темнела лужа его крови, Мол постарался пройти как можно быстрее. Каждая трещинка в полу, каждый блик лун на камне - особенно там, где кровь - стучались в мозг воспоминаниями, вопя от боли, которую он недавно перенес здесь. "Здесь! - здесь! - здесь!" - гулко отдавалось эхо шагов. Он почти сбежал оттуда, замедлив шаг уже только в галерее. Теперь он шел под длинному коридору, со стен которого взирали на своего несостоявшегося преемника бесчисленные Ситы прошлых эпох. В коридоре не горел свет, и в призрачном блеске лун голограммы казались Молу живыми. Они словно провожали его взглядами - Темный Лорд и маг Фридон Надд, дух которого, может быть, до сих пор блуждает по Ондерону; Дарт Бэйн, установивший правило о том, что Ситов должно быть лишь двое; его учитель - лицо сластолюбца, маньяка-педофила... И - как всегда странной улыбкой встретил Мола предатель, тоже несостоявшийся наследник Ситов. Тысячи лет назад он отказался от попытки убить своего учителя и занять его место, спас жизнь пленного джедая и с ним бежал на Светлую Сторону, бежал позорно и бесславно. Летописи старались не упоминать имени труса, так что кроме самого имени - Дарт Эорлинг - о нем практически ничего не было известно. Но Дарт Мол на секунду задержался именно у этой голограммы. Вне сомнения, он ненавидел изображенного на ней юношу-человека с бесчисленными косичками-змейками черного глянца, спадающими на плечи, с пронзительным взглядом глубоких черных глаз. Ненавидел как предателя. Но сейчас Дарт Мол поймал себя на том, что в этой ненависти кроется зависть. Как ни позорно, но сам он сейчас мечтал бы о том, чтобы навсегда покинуть резиденцию учителя, оставив попытки победить его. "Что за бред?! - оборвал сам себя. - Я должен стать Лордом Ситов. Или умереть". Бескровные губы на бледном лице предателя, казалось, дрогнули в улыбке всеведения.
Сидиус ждал его на балконе. "Регенерация прошла успешно, я вижу", - сказал он.
- Да, учитель, - тихо ответил Мол, опустив голову. Он не имел права смотреть учителю в глаза.
В нескольких словах Сидиус изложил ему суть задания.
- Ты прекрасно подготовлен. Им не сравниться с тобой, - сказал он издевательски, в то время как рука его скользнула под плащ и крепко, до боли сжала ягодицу ученика. Мол пытался держать себя в руках, но все же невольно вздрогнул. Сидиус разулыбался, ощутив то, что хотел - испуг. Дарт Мол был бесстрашен и беспощаден в бою, безжалостен к поверженным и спокоен духом под пытками, но сейчас, только что пережив насилие и вновь ощущая прикосновения своего насильника, он был еще слаб и потому боялся. И это было великолепно - подчинять его, упиваясь его страхом. Слушать его участившееся дыхание, смотреть, как раздуваются его ноздри, как он нервно покусывает губы, пытаясь совладать с собой... Сейчас он не посмеет сопротивляться. Страх, ненависть - и покорность. Пальцы Сидиуса уперлись в ложбинку между ягодицами ученика. Мол судорожно сглотнул.
- Ты можешь этого избежать, - вкрадчиво выдохнул Сидиус ему в ухо. - Я даю тебе такую возможность. Но ты знаешь, чего я хочу взамен.
- Да... учитель... - выдавил Мол и покорно опустился на колени. Штаны учителя он расстегнул сам. Сидиус схватился за его рожки и властно притянул к себе его голову. Возбужденный член нетерпеливо толкнулся в сомкнутые губы Мола. "Давай, звереныш, открывай пасть! Пока я тебе позволяю". Мол задержал дыхание (запах учителя вызывал у него тошноту), наполнил слюной пересохший рот и заставил себя разлепить губы. Член ворвался глубоко в его горло, так что он едва сдерживал рвотный рефлекс. Впрочем, это было даже хорошо: занимая свой разум контролем рефлексов, Мол отвлекался от мыслей о том, как мерзко и унизительно то, что он делает с такой рабской покорностью. В конце концов, он всего лишь хотел уйти на опасное задание здоровым, без надорванных мышц. Так ли велика была цена, которую пришлось за это заплатить?...
Кончив глубоко в горле ученика, Сидиус на мгновенье вдавил его лицо себе в пах, а затем, отдышавшись, отпихнул его от себя ногой. Крепко сжав зубы от тошноты и обиды, Мол встал и выжидающе посмотрел на учителя.
- Чего уставился? Пшел! - презрительно бросил Сидиус.
- Да... учитель, - сквозь зубы выдавил Мол и, поклонившись, пошел прочь.
И опять - по галерее, где никогда не появится его голограмма. Издевательски улыбающемуся Эорлингу он смачно сплюнул в лицо.
И снова - через этот проклятый зал, где... Черт побери, как же сильно здесь ощущается его боль! Чем ближе к тому месту, где кровь, тем сильнее. Снова хочется убежать - на корабль, в космос, на Татуин, только подальше! "Лорд Ситов ничего не должен бояться. А я добьюсь своего и стану им". Он заставил себя подойти к луже и постоять там несколько секунд, ровно столько, чтобы смирить себя и успокоиться. "Ну вот. Я могу это терпеть. Я легко могу это терпеть, - внушил себе, - А будь я человеком, не вынес бы и сотой доли. Я быстро войду в силу для нового поединка. В следующий раз я приду сюда подготовленным, и теперь уже ничего не буду бояться".
Но Дарт Сидиус, тщеславно любуясь своей голограммой в галерее Темных Лордов, слышал мысли ученика и думал: "Следующего раза не будет, звереныш. Ты становишься действительно опасным противником. Поэтому умереть тебе придется раньше. И я уже предвижу, как и от чьей руки. Ты чертовски хорош в бою и чертовски хорош в постели, мне, правда, очень жаль. Но, увы, я не могу допустить твоего возвращения".
Маленькое поселение в песках светилось огоньками окон, как будто кто-то набросил драгоценное ожерелье на смуглые плечи барханов. Закусив губу, Дарт Мол разглядывал поселение в бинокль. И каждый серебряный огонек - каждое окно - он ощущал, как плевок в душу. Нищая захолустная планета, как та, на которой он родился; тяжелый климат постоянной засухи; беззаконие, где все решает сила... ну и пусть, он согласился бы и так, лишь бы у него тоже был дом, где по вечерам можно зажигать в окошке свет и садиться за стол с друзьями, родными... В груди заклубилась, закипела ненависть. У них есть эта жизнь, хотя бы такая, но есть! А у него?...
Мол бросил взгляд на корабль, на котором прилетел. Инфильтратор Ситов - красивая, быстрая машина, но она не принадлежит ему. В кабине нет ничего из того, что он хотел бы там иметь - даже приемника, чтобы ловить музыкальные волны (когда-то он посмел просить об этом учителя, но тот искренне удивился: зачем животному музыка?). И что у него есть? Ему не принадлежит его оружие, хотя свой меч он сконструировал сам; ему не принадлежит его одежда, и даже тело его не принадлежит ему. Единственное, чего никто не сможет у него отнять - его ненависть. Его Темную сторону Силы. И его желание стать Темным Лордом несмотря ни на что. "Когда-нибудь у меня будет ученик. И я научу его этому. Он будет ненавидеть всю Вселенную, но меня - меня он будет любить! Потому что я никогда не унижу его, никогда не причиню боль. Я буду смотреть, как он растет, как постигает свою Силу, и буду радоваться каждому маленькому успеху. И, черт побери, я отменю этот проклятый закон, потому что я не хочу, чтобы он убил меня. Пусть лучше нас будет много, и вместе мы сможем разгромить джедаев так, как не снилось и Фридону Надду!"
Такие мечты владели разумом Мола уже давно. С тех самых пор, как он остался единственным учеником Сидиуса, победив и убив других его учеников. Сидиус ожидал, что лучшим останется человек, но юный забрак, с малолетства приученный выживать в самых тяжелых условиях, не оставил шансов изнеженным мальчикам человеческого происхождения. Он питался помоями, каких не выдержал бы человеческий желудок. Он ходил голым, в одном ошейнике, на котором было выбито его имя, и посреди зимы спал так под открытым небом, чтобы не возвращаться во дворец, где любой, даже раб, имел право пользоваться его телом. Чтобы противостоять своим насильникам, он сражался не на жизнь, а на смерть, и в качестве оружия научился использоваться все, что окажется под рукой, а если ничего не оказывалось, шел врукопашную против вооруженных, используя лишь Силу и ненависть. И поэтому к двадцати годам именно он, Хамеир Сарин, завоевал себе право называться Дартом Молом.
Но Сидиус не хотел такого преемника. И тогда же, шесть лет назад, объяснил Молу, чтобы тот не смел считать себя Темным Лордом и не надеялся когда-нибудь взять ученика. Объяснил доходчиво, потратив на объяснения восемь суток (сам Мол этого не помнил, но об этом свидетельствовал календарь). И с тех пор Сидиус не давал ученику войти в силу, все чаще подвергая его пыткам и провоцируя поединки, которые заканчивались всегда одинаково. Дарт Мол подчинялся и смирялся, но ни на миг не оставлял надежды, потому что иначе зачем было бы жить?
...Он лег на песок, подпирая голову рукой, и принялся задумчиво чертить пальцем какие-то фигуры в песке. Затем бросил это занятие и устроился спать. Сгреб немного песка себе под голову, закутался в плащ и блаженно вытянулся во весь рост, радуясь простору и одиночеству, которых он был лишен в резиденции учителя. Любому человеку такая песчаная постель показалась бы жесткой и неудобной. Но Мол привык, его тело само знало, в какой момент сна как повернуться, чтобы мышцы не затекли и не ныли поутру.
Он заснул, но сон его не был спокоен. Настороженно просыпаясь от каждого шороха, в промежутках сна он видел картины, в которых привычный ему мир лишь усугублял свою жестокость. Словно бы сама жизнь ненавидела его за что-то. То ли за Темную Сторону, то ли за честолюбивые мечты, которым не суждено было сбыться... А может быть, и она мстила ему просто за то, что он не был рожден человеком...